О чем же писала А. Политковская

[Duke Solo]

Все слышали про журналиста А. Политковскую, но мало кто читал ее статьи и книги.
И это не удивительно, к примеру книга "Путинская Россия" была впервые опубликована в Великобритании.
Надо сказать, что Политковская не такой уж критик Путина. Она просто писала о том, что видела - в Чечне, на войне, в Росси.

Отличительная черта ее работ, а я бы охарактеризовал это именно так - документальные. Читая их, поражаешься колоссальному количеству материалов, которые надо было изучить, людей, которых надо было найти... Все, что она писала - написано не на домыслах, а на основе протоколов, актов, судебных решений, показаний свидетелей. Она - документальный журналист. Историк современности. Была.

..."Новая газета" публикует ее книгу на своем сайте.
http://www.novayagazeta.ru/data/2007/81/21.html

Ниже - много буквиц - две главы из второй части книги.


-----------------------------------
— Как? Неужели? Эти магазины — твои? — Я не верю своим ушам. Таня —
хозяйка двух хороших супермаркетов, куда я заезжаю после работы. —
Поздравляю. Но цены же у тебя…
— Так страна же богатая, — парирует Таня жестко, но смеясь.
— Не очень богатая. Это ты просто стала акулой империализма.
Жестковата…
— Конечно. Времена Ельцина ушли — с ними шальные деньги и романтика.
Теперь у нас у власти ненасытные прагматики — я их так называю. И я — одна из
них. Ты — против Путина, а я — за него. Мне кажется, что он мне почти родня —
такой же ненасытный прагматик, сильно обиженный в прошлой нашей жизни и
теперь берущий реванш…
— Что ты имеешь в виду под «ненасытностью»?
— Взятки. Бесконечные взятки, которые надо давать всем. Чтобы не лишиться
магазинов, я плачу… Кому только не плачу. И чиновникам префектуры, и
пожарным, и санитарным врачам, и московскому правительству… И бандитам, на
территории которых находятся мои магазины. Да я, собственно, у бандитов их и
купила…
— Не боишься с ними иметь дело?
— Нет. У меня есть цель — я хочу быть богатой. А это значит в наших
сегодняшних реалиях, что я должна им платить — без этого «налога» меня тут же
отстрелят и поменяют на кого-то другого.
— Ты не преувеличиваешь?
— Я преуменьшаю.
— А чиновники?
— Части чиновников плачу сама. Другой — уже сами бандиты. То есть я
отдаю деньги бандитам, а бандиты уже урегулируют все с другими бандитами, я
имею в виду наших чиновников. Так что мне это даже удобно.
….

Через неделю я должна была быть на пресс-конференции по случаю выборов
куда-то. По-моему, в городскую Думу — на освободившееся место. И там я
встретила Таню — совершенно неожиданно для себя. Хозяйки супермаркетов в
нашем уже достаточно структурированном, опять клановом, как при советском
строе, обществе на политические пресс-конференции не ходят.
Таня явилась миру журналистов, строго выдержав стиль, — в классическом
черном деловом костюме и без единого бриллианта. Был и Давид. И он тоже был
высшего качества — безукоризненно исполнял роль Таниного делового секретаря,
скромного и не взыскательного. Никаких «девчонок» в помине.
Я сидела там, где журналисты. Таня оказалась по другую сторону баррикад. И
ей даже дали микрофон — последней из выступающих. Таня оказалась кандидатом
в депутаты городской Думы. Она рассказала журналистам, мне в том числе, как она
понимает проблемы бездомных в Москве, и пообещала бороться за их права, если
избиратели окажут ей честь и выберут депутатом Законодательного собрания.
— Господи, зачем тебе это? Ты и так богатая? — спросила я Таню после
пресс-конференции.
— Я же тебе уже объясняла — хочу быть еще богаче. Тут же все очень
просто: не хочу платить взятки нашему депутату.
— И в этом вся причина?
— А это немало, между прочим. И это примитивный менеджмент. Ты просто
не понимаешь, какой теперь уровень коррупции. Бандитам времен Ельцина и не
снилось. Стану депутатом — «минус» один «налог». Поверь, он не такой уж
маленький.
— А почему ты взяла тему защиты именно бездомных? — Мы перекочевали в
дорогое французское кафе по соседству — кафе выбрала Таня, я в такие не хожу,
дорого.
— По-моему, выгодно смотрюсь на таком фоне. К тому же я действительно
могу им помочь выкарабкаться — я же знаю, как выкарабкиваться.
— А зачем на пресс-конференции, в конце, говорила о Путине? Как его
любишь, уважаешь, веришь в него? Это тебя твои имиджмейкеры надоумили.
Дурной же тон…
— Нет, не дурной. Так теперь положено. Я и сама знаю, без имиджмейкеров.
— Таня запнулась на этом сложном английском слове, перекочевавшем в наш язык
вместе с новой жизнью. — Если не скажу про Путина, завтра ко мне в магазин
придет наш районный фээсбэшник и скажет, что я не сказала то, что все говорят…
Так мы, бизнес, теперь живем.
— Ну придет, ну скажет… И что с того?
— Ничего. И потребует взятку.
— За что?!
— За то, что «забудет» то, что я не сказала.
— Слушай, а тебе все это не надоело?
— Нет. Если надо будет поцеловать Путина в задницу, чтобы получить еще
пару магазинов — я поцелую.
— А что значит — «получить»? Ты же их покупаешь? Платишь — и все?
— Нет, теперь по-другому. «Получить» — значит заработать у чиновников
право купить магазин за свои же деньги. Русский капитализм называется. Мне
лично нравится. Когда разонравится, куплю себе какое-нибудь гражданство — и
пока…
Мы расстались. Таня, конечно, стала депутатом. Говорят, неплохим,
душевным, ратующим за московских бедных, организовала еще одну столовую для
бездомных и беженцев. Купила еще три супермаркета. И часто выступает по
телевидению с речами, прославляющими нынешние времена. Недавно звонила,
попросила написать о ней статью, я и написала — вот эту, которую вы сейчас
читаете. Таня попросила почитать до публикации, ужаснулась и сказала: «Все
правильно» — но запретила публиковать в России до ее смерти. Я пообещала.
— А за границей?
— Ради Бога. Пусть знают, чем наши деньги пахнут.
Вот я и публикую.




Ринат
…Можно ходить прямо, а можно в обход. Расположение специального
разведывательного полка Министерства обороны России — самого элитного его
подразделения — конечно, не место для прогулок гражданских лиц, как я. Но
иногда это очень требуется. Меня привел сюда Ринат. Он — один из офицеров
этого полка, его звание — майор. Родом Ринат неизвестно откуда — круглый
сирота, воспитывавшийся в детском доме с первых месяцев жизни. У него
восточное лицо, раскосые глаза, и говорит Ринат на нескольких редких языках
народов Средней Азии. Военная специальность офицера — разведчик, за эту
службу у него много орденов и медалей. Ринат прошел афганскую войну, годами,
нелегалом, сидел потом в таджикских бандах в горах и на афгано-таджикской
границе и брал с поличным бандитов-наркоторговцев. Еще, тоже нелегалом, от
имени российского правительства помогал приводить к власти некоторых
нынешних президентов бывших советских республик. Естественно, много бывал в
Чечне. И на первой чеченской войне, и на второй. Вся грудь Рината в орденах.
Мы ищем с Ринатом дырку в секретном полковом заборе. Он хочет показать,
как он, увешенный орденами, живет в офицерской казарме, а счастье в виде дома в
военном городке, куда он хотел вселиться, обошло его стороной. И хотя этот полк
очень знаменитый, вышколенный и элитный, — дырку мы обнаруживаем, и весьма
внушительную, целый танк пройдет. Не то, что мы вдвоем.
Пять минут ходьбы, и вот он — жилой городок разведчиков. Утро. Вокруг
хмурые лица офицеров, свободных сегодня от службы. Погода, впрочем, тоже
невеселая, размытая глина под нашими ногами — не идем, а плывем, смотря себе
под ноги, чтобы не упасть.
Поднимаю глаза, и — о, чудо! — передо мной, как мираж посреди унылых
пятиэтажек, красивый салатово-серый многоэтажный новый дом.
— Все началось именно с него, — говорит Ринат. — Конечно, я хотел
квартиру в нем. Ну, сколько можно уже скитаться?.. Сын подрастает. И я — все по
войнам.
Майор смолкает на полуфразе и уходит в какой-то не ясный мне маневр. Он
вдруг прячет лицо, пригибается — будто обстрел и надо искать окоп, чтобы
спастись. Ринат тихо шепчет, что лучше бы сделать вид, что мы не знакомы и
только что встретились, а еще просит не смотреть вперед, не размахивать руками и
не привлекать внимания… Странности?
— Да что же случилось?! — спрашиваю. — Засада, что ли?
Глупость, конечно: ну какая может быть засада в охраняемой зоне постоянной
дислокации военного подразделения…
— Его нельзя злить… — так же тихо произносит Ринат, продолжая
отвлекающий маневр, и мы, действительно, как разведчики, быстро, ловко, но без
суеты, чтобы неожиданной резкостью не обратить на себя внимания окружающих,
меняем курс.
— Кого нельзя злить? — допытываюсь, когда Ринат поднимает голову и
облегченно вздыхает в знак того, что опасность миновала.
— Заместителя командира нашего полка — Петрова.
Оказывается, мы только потому так сейчас маневрировали на местности, что
Петров собственной персоной как раз ехал нам навстречу. Его автомобиль
подрулил к красивому дому — потому что Петров в нем живет. И лишь когда он
скрылся в подъезде, Ринат успокоился. И мы продолжили прогулку по военному
городку — туда-сюда, вперед-назад. Как ни старались, а все получалось, что вокруг
красивого дома… И Ринат смотрел на него с тоской и завистью.
Честно говоря, я в замешательстве. Немного знаю боевую биографию Рината,
его бесстрашие и мужество, удивлена: а чего он, собственно, боится больше всего?
Он, разведчик с огромным стажем, участием в войнах и боях? Смерти?
— Нет, к смерти притерпелся. Я не рисуюсь.
— Плена?
— Да, боюсь, конечно, — потому что понимаю, будут пытать. Сам видел. В
бандах. Но и плена не так уж сильно боюсь.
— Тогда чего же?
— Наверное, мира. Мирной жизни. Я ничего в ней не понимаю. Я к ней не
готов.
Ринату — 37 лет. Он только и делал в жизни, что бегал по войнам. Весь
изранен. У него язва желудка и двенадцатиперстной u1082 кишки, еще — расстройство
нервной системы, его не отпускают мучительные боли в суставах и фантомные
мозговые спазмы после нескольких ранений в голову.
Недавно майор решил осесть — вернуться со всех своих войн в обычный наш
мир, и тут-то оказалось, что в нем он ровным счетом ничего не понимает.
Например, а кто ему даст дом? Ведь ему же полагается квартира за все то, через
что он прошел, защищая интересы государства? Или — деньги?..
Как только он стал задавать Петрову, заместителю командира полка, эти
вопросы, тут и выяснилось, что ему не полагается ничего. И Ринат сделал вывод:
пока, выполняя особые задания своего правительства, он бегал по горам, странам и
континентам, он был нужен своему государству, и оно давало ему ордена и медали.
Как только здоровье майора вышло в тираж, он решил остановиться и попытаться
осесть, оказалось, что нет ему тут никакого места, не приготовлено, и военное
начальство попросту вышвыривает Рината на улицу. Даже из убогого угла в
офицерской казарме, где он сейчас спит. Вместе с ребенком.
У Рината есть сын Эдик. Ринат — отец-одиночка, мама мальчика погибла
несколько лет назад, и долгое время Эдик жил в офицерской казарме совершенно
один, ожидая отца в этом самом углу, из которого их сейчас выгоняют — с его
многочисленных войн и ответственных боевых заданий…
— Я знаю, как убить врага так, чтобы он не издал ни единого звука, —
объясняет Ринат. — Я умею бесшумно и быстро влезть на гору и обезвредить тех,
кто сидит на этой горе. Я — отличный скалолаз и альпинист. Я «читаю» горы — по
веточкам и кустам, кто там и где притаился… Я чувствую горы — говорят, это дар
от природы. Но я не умею добиться квартиры. Я вообще ничего не могу добиться в
гражданской жизни.
Передо мной — беспомощный профессиональный убийца, подготовленный
государством. И у нас сейчас таких много. Государство посылает людей на какую
по счету войну, эти люди годами существуют в условиях войн, возвращаются и не
понимают, из чего состоит мирная жизнь, какие в ней законы и порядки, — и
спиваются, и уходят в банды, и становятся наемными киллерами, и новые хозяева
платят им большие деньги, говоря, что они уничтожают, кого требуется
уничтожить ради интересов государства…
А государство? Ему плевать. При Путине оно фактически перестало
заботиться об офицерах, прошедших войны. И, кажется, будто оно заинтересовано
в том, чтобы стало больше высокопрофессиональных киллеров в составе
криминальных банд.
— Вы, Ринат, о том же думаете для себя?
— Нет, я не хочу. Но если мы с Эдиком окажемся на улице… Не исключаю. Я
умею только то, что умею.
…Мы с Ринатом, наконец, подползаем по грязи и слякоти к унылой
развалюхе. Ее тут называют «трехэтажка». Это и есть офицерская казарма. Мы
поднимаемся на третий этаж, и за облезлой дверью — убогая казенная комната…
У майора никогда в жизни не было дома и своего угла. Вообще. Сначала —
детский дом на Урале, в городе Нижний Тагил. Потом — казармы военного
училища, в которое он поступил из детского дома. Еще позже — гарнизонные
общежития вперемежку с палатками полевых лагерей. За плечами — уже
шестнадцать лет в строю. Перекати-поле по присяге. А последние одиннадцать лет
Ринат только и делал, что кочевал из одной боевой командировки на другую. От
такой жизни у него так и не появилось вещей.
— И я был счастлив, — говорит майор, — я и не хотел уходить из войны…
Думал, так навсегда…
Все, что нажил Ринат, умещается сейчас в одной парашютной сумке. Майор
открывает казенный шкаф с инвентарным номером на жалком обшарпанном боку и
показывает эту сумку.
— На плечо — и в командировку, — коротко объясняет, каковы его
жизненные ценности и убеждения.
На диване сидит мальчик и как-то скорбно смотрит на нас. Это и есть Эдик. И
я перебиваю майора:
— Но ведь вы были женаты? Значит, у вас было какое-то хозяйство?
— Нет, не было. Не успели.
Пока Ринат воевал в Таджикистане, помогая нынешнему президенту
Рахмонову брать власть, в Киргизии у него появилась жена. С ней они встретились
во время предыдущей боевой командировки Рината — в городе Оше, где она жила
и куда однажды прибыл Ринат, потому что в Оше началась резня на национальной
почве.
Они поженились прямо на фоне этой резни — по пылкой и страстной любви,
вспыхнувшей среди крови и боли. Ринат тогда привел свою юную жену к своему
командиру и сказал: «Все, мы женаты». Командир развел руками и только и
попросил, что оставить жену в Оше, любимая женщина для разведчика —
ахиллесова пята. И он оставил и отправился обратно в Таджикистан, в банду на
границу.
Потом командир ему сказал, что жена родила мальчика и назвала Эдиком. А
еще позже, в июне 1995 года, его юную жену, студентку местной консерватории,
выследив, убили те, кто был недоволен деятельностью Рината в Таджикистане…
Жене только что исполнился 21 год, и в тот день она шла сдавать экзамен за третий
курс…
Поначалу Эдик жил у бабушки в Киргизии — мальчик был слишком
маленьким, чтобы выдержать жизнь по офицерским общежитиям, да и Ринат очень
редко ночевал в неуютных, неметеных комнатах, куда его определяло государство,
— он продолжал бегать по спецоперациям и горам нашей страны, получил два
тяжелых ранения, отлеживался по госпиталям…
— И все равно я не хотел другой жизни, — говорит Ринат. — Но Эдик стал
подрастать.
Наконец, пришел момент, и он решил взять сына к себе, и с тех пор Эдик
ездит к бабушке, лишь когда у Рината полугодовые боевые командировки, на такое
время мальчика не оставишь под присмотром соседей.
…Мы сидим в их комнатушке — тут холодно и неуютно. Эдик —
молчаливый мальчик с ясными, все понимающими и очень взрослыми глазами.
Говорит он, только когда отец выходит из комнаты и когда его спрашивают — сын
разведчика, одним словом. Он понимает, что отцу очень тяжело сейчас, и поэтому
в следующем учебном году он хочет отправить Эдика в кадетский корпус, но
мальчику эта идея не нравится.
— Я хочу жить дома, — говорит он спокойно и очень по-мужски, без
надрыва, но, тем не менее, повторяет несколько раз. — Я хочу жить дома. Дома…
— А это — твой дом? Ты чувствуешь себя здесь, как дома?
Эдик — честный парень. Он знает: когда нельзя ответить правду, то лучше
промолчать. И именно так он и поступает.
Действительно, кто возьмется назвать этот загон для боевых офицеров с
пьяными воплями контрактников за тонкой стеной, с инвентарной казенной
мебелью — домом?.. Но Эдик знает, что отца гонят и отсюда. Значит, пусть это
будет дом.
Отношения командования полка и майора стали портиться, когда Ринат
пошел просить квартиру в новом красивом доме — том самом, прогуливаясь рядом
с которым мы прятались от глаз заместителя командира полка Петрова. Майор
полагал, идя с просьбой, что он прав, ведь уже много лет, как Ринат — первый в
очереди на жилье.
— Когда я попросил, Петров возмутился: «Ты мало сделал для полка», —
рассказывает Ринат. — Представьте, именно такую фразу и произнес. Я удивился и
ответил: «Я воевал. Все время. Да я снял летчиков с горы, с которой их никто не
мог снять… Я нужен государству».
Действительно, была такая история, за которую майор был представлен к
высшему званию — Герой России. В июне 2001 года, в чеченских горах, в районе
села Итум-Кале, разбился военный истребитель. Несколько поисково-спасательных
групп ходили тогда в горы — искать экипаж, но все было впустую. Командование
вспомнило о Ринате, прежде всего о его уникальном боевом опыте и о том, что он
«чувствует горы» и умеет «читать» их, ориентируясь по веточкам, палочкам,
листочкам.
Майор действительно нашел тогда погибших летчиков всего за сутки. Одно
тело было уже заминировано боевиками — и Ринат его разминировал, и семьи
теперь имеют могилы.
Боевые офицеры говорят обычно так: командиры, которые теряются в бою и
горах, очень хороши именно на гражданке. Ринат тогда так прямо и сказал
Петрову: «Знаю я, каким «героем» ты был в Чечне, все по штабам прятался». И
замполит ответил ему, ударив по самому больному: «Ну, вот ты и попал, майор…
За разговорчики свои… Будешь бомжевать у меня, майор… Уволю без квартиры…
С ребенком на улицу пойдешь».
И стал претворять обещанное в жизнь. По полному списку. Сначала он унизил
майора, офицера с уникальным боевым опытом, тем, что перевели его в…
оформители плаца. Еще — в заведующие клубом. Заведовать показом кино для
солдат.
Потом Петров приказал рисовать Ринату плакаты для плаца (Ринат —
отличный художник), которые по должности полагалось рисовать жене Петрова, —
и та просто перестала появляться на службе, и все офицеры полка знали, что Ринат
работает за жену Петрова, а та отдыхает, в том новом красивом доме…
Тут еще Эдик тяжело заболел, попал в больницу, и врачи велели Ринату
сидеть у его постели. Ринат стал постоянно отпрашиваться, а Петров — задним
числом и невзирая на официальный больничный лист, выданный врачами принялся
ставить ему прогулы… Потом собрал суд офицерской чести, там подтасовали
протокол, и на основании этого протокола вышвырнул майора из квартирной
очереди и теперь ходатайствует об увольнении Рината из армии без всяких льгот.
Короче, коса на камень.
— За что? — опускает голову майор, уже понявший, что тут не война и его
обязательно переиграют.
Войны, которые ведет наша страна и в которых участвует, продолжаются
везде, где находятся люди, через них прошедшие. Прежде всего, в подразделениях,
куда они возвращаются из боевых командировок. Штабные офицеры там насмерть
воюют с «боевиками», боевыми офицерами. За неповиновение, невзирая на
заслуги, их увольняют, с унижениями и оскорблениями вслед, Ринат — не
единственный. Офицеры в армии теперь делятся на две неравные категории.
Первые — действительно, участники боевых операций, рисковавшие жизнью,
ползавшие по горам, зарывавшиеся в снег и землю на долгие сутки, многие
израненные вдоль и поперек. Жалко их до смерти — им сложно пристроиться к
нашей обычной, а для них дикой мирной жизни, где надо лавировать, а не
хвататься за автомат, и они не находят общего языка со штабными, часто тоже
побывавшими в Чечне, — и бунтуют, пьют, маются, и эти штабные, как правило,
их переигрывают по всем статьям: наговорят гадости о них, где нужно, к
начальству сбегают, понаушничают, поинтригуют… Глядишь, и подвели
строптивых под увольнение. За что? За себя, конечно. Только за то, что одним
своим присутствием в частях боевые офицеры ежедневно напоминают им, кто есть
кто на этом свете.
А сами? А сами — вперед, вверх по чинам со скоростью летящего метеорита.
Штабные отлично обустраивают свою бытовую жизнь, получают квартиры, дачи…
В конце концов, Ринат сдался. Он бросил армию, которую так любил, и ушел
с Эдиком в никуда. Бездомный нищий боевой офицер. Я боюсь за него — потому
что я догадываюсь, куда он подался.
Но я боюсь не только за него, но и за всех нас.
____