|
Комментарии излишни
|
если Вы - человек сильно впечатлительный. Я такой. Прочитал - до сих пор в шоке. Слезы наворачиваются.
Присутствует мат, я маленько его сгладил.
Едва слышно поезд тронулся с места и перед глазами поплыл разбитый перрон и полуразвалившийся вокзальчик районного центра. Он был словно раздавлен подтаявшим снегом, свисавшим с крыши.
- Следующая твоя, Артем. Барабинск – сказала проводница Света, закрывая дверь и зыркая на меня веселым взглядом. – К невесте, поди, спешишь?
- Да, не-е – я, выдавливая из себя улыбку, быстро метнул бычок в дверной проем – Навестить нужно кое кого.
- Да ладно – «навестить», знаем мы ваши визиты.
Света, видимо, была знатной нимфоманкой и, будь у меня соответствующее состояние, я бы, наверное, с удовольствием проверил это, но мыслями я был уже на следующей станции. Сердце билось быстрее, чем колеса поезда. Через какой-то час я встречусь с той, чья боль и страх изменили мое отношение к жизни…
***
…Ситуевина была стандартная: разведка прилегающих высот по маршруту следования колонны. Планировалось наступление на Бамут.
Наше креативное командование объединенной группировки задумало какой-то ниибацца мощный обходной маневр с целью овладения Бамутом. Процедура малополезная, но обязательная.
На одном из перекатов нас ждали. И не*уй говорить – ждали!!! По-звериному, трусливо и хищно ждали. Курили в сугроб, вмазывались, шикали друг дружке, приставляя палец к носу, и в глядывались. Надеюсь, пи*дюки, которые продавали всех без разбору, гордость своей же армии – сейчас живут х*ево, пи*оры!
Позади уже десяток отбитых атак… и шок, когда стало понятно, что мы в окружении и путей отхода нет, и кусание в кровь губ от бессилия, когда в тридцати метрах на наших глазах был застрелян замкомвзвода, пытавшийся заминировать обход.
Уже затих пулеметчик Тимоха, здоровенный и наивный как теленок, стрелявший до последнего патрона, перекрикивая своим стоном звук пулемета, потому что уже выловил несколько пуль и осколков. Позади оскорбления нашей земли и наших родственников, а равно и фальшивые восхищения русским десантом и обещания разных мелких, но приятных на войне, ништяков. Знаем мы вас, с*ки, самое большее, что может ждать от вас морской пехотинец, пуля в лоб, а этого мы подождем, может еще и парочке ваших джигитов успеем оказать ту же любезность.
Пока нас еще двое.
Впереди? Какие иллюзии? Час назад мы должны были выйти в эфир. Сейчас еще подождут, пока сообразят, пока выйдут, пока найдут… Б*ять!! Да х*ли?! Впереди только смерть, которая должна прийти из маленькой гранатки, которую мы с Костей сейчас не променяли бы ни на что на свете. Он превратился в Костю из Кастета, а я – в Артема из Ключа только когда мы остались вдвоем в этом, наспех вырытом, окопчике. Теперь мы называли друг друга по имени. Также, как с рождения нас называли матери, перед смертью мы снова вспомнили о наших именах…
Пока нас еще двое. Измазанных кровью, но живых. Мне осколочек пробил щеку и вылетел из открытого рта, прихватив один зуб – повезло. Косте повезло меньше – ему пробило ногу. Я успокаивал его, но видел, что голень перебита пополам и висит на куске мышцы. Вколов одну пипетку с промидолом, я вытащил вторую, но он поймал мою руку.
- Не надо, Тёма – он кривя губы в подобии улыбки посмотрел на меня – нормально, забалдею… останешься один.
Я откинулся и прилег к стенке, лицом к нему. Осторожно подтянул ноги, чтобы его не задеть, и положил на колени разбитую в хлам рацию. Я не уберег ее, но она раза четыре спасла мне жизнь, на ней была масса тому подтверждений. Я чувствую некоторую вину до сих пор: была бы она целой, возможно спасла бы жизнь взводу… Но в нее долбили целенаправленно с первой секунды атаки.
Костя посмотрел на мои ковыряния и, ухмыльнувшись, перевел слегка пьяный взгляд в сторону, понимая сам и давая понять мне, что понту задумчиво сидеть на раскуроченным аппаратом, смысла нет.
Он был крепкий парняга, толстокостный, такой, атлет. Высокого роста, постоянно немного горбился, но его фигуру это не портило, а наоборот добавляло какой-то визуальной гибкости и мобильности, казалось, что он готов к движению, к прыжку.
Из-под подшлемника торчала прядь русых волос, а на перемазанном грязью и кровью лице, ярко горели два больших голубых глаза. Я, отложив остатки рации, тоже расслабился и осторожно дотронулся до разорванной щеки.
- Как думаешь, просидим до подхода наших? Спросил Костя все также глядя в сторону.
Я пожал плечами.
- Да ладно, это я так, просто попи*деть захотелось. – он быстро посмотрел на гранату, потом на меня – Сдохнем, наверное.
Я тупо улыбнулся, говорить было трудно.
- Ты, если бы отмотать пленку, многое изменил бы в своей жизни? – медленно спросил он, понимая, что это, наверное, самый больной и банальный вопрос, который можно задать человеку, которого скоро не станет. Но я понял, что он задал его больше себе, чем мне. Такие вопросы чаще всего задаются не для ответов, а для того, чтобы услышать «А ты?», поэтому я неуверенно и в показной задумчивости покачал головой отрицательно.
- А я бы изменил одну х*йню. – он на несколько секунд закинул голову и посмотрел на небо, аккуратно рукой вытащил какой-то камешек, который, видимо, мешал, из под раненой ноги и, резко подняв голову, посмотрел мне в глаза и стал, изредка заикаясь, говорить…
- Ничего бы не менял… кроме этой х*йни. На жизнь мне не*уй жаловаться. Господь начал очень классно! Не обидел ни здоровьем, ни мозгами. Учился хорошо, хотя школу посещал редко, ибо мой батя был первым секретарем Каргатского райисполкома, мамка-командиром районо. Мне было по*уй на оценки, они по умолчанию ниже тройки не могли опускаться. Занимался Греко-римской борьбой, ну ты знаешь… соревнования , все такое. Второе место не для меня. Рос и катался как сыр в масле. В седьмом классе у меня под ж*пой блестел хромом красный мотоцикл «Ява» - объект всеобщей зависти и восхищения. Любая была готова рожать от меня детей и просто е*стись, лишь бы пригласили.
Все время заморачивал какие-то мутки и дружил с ребятами намного старше себя. В восьмом классе я уже держал мазу по школе. Были такие у нас заморочки. «Король школы» тот, кто ловчее всех и всем может настучать по е*лу… ну, у вас тоже, полюбому, была такая ху*ня. Вот я и настучал всем, уже будучи в восьмом классе. В общем, преград у меня никаких не было, делал что хотел, когда хотел, с кем хотел…
В одиннадцатом классе, первого сентября, на первом звонке я нес первоклассницу со звонком и в первых рядах увидел ее. Роскошную, доселе неизвестную мне телку. Высокую, стройную. Грудь троечка обтянутая белой водолазкой – вперед, попка выдавливает кожаную, ниже колен, юбку – назад. Черные, не длинные, чуть ниже плеча, волосы завиты и чуть зачесаны назад. Под такими же черными, тонкими бровями, большие выразительные зеленые глаза. Аккуратный нос и яркие, красные, чуть полные губы. Я увидел эти губы и глаза и чуть не уронил свою наездницу. Такой роскошной молодой девахи в нашей перди небыло никогда. Я реально ох*ел. Впервые в жизни реально ох*ел от вида бабы. Она мельком посмолтрела на меня, когда ей наша уе*ишная завучиха что-то сказала, исподволь тыкая в меня пальцем, и слегка улыбнулась.
После линейки к нам в класс ввалилась та самая завучиха, Светлана Егоровна, и за ней вплыла та самая фемида. Мы знали, что наша классуха, Надежда Николаевна, летом благополучно склеила ласты от старости и завуч представила нам новую классную руководительницу – Дарью Андреевну Капустину. Сказать, что у меня был шок – ни*уя не сказать. Я сразу понял, что весь год буду активно участвовать в «общественной жизни школы». Обернувшись, я увидел, что в шоке весь класс, не только пацаны, а все, бл*ть!! Дарья Андреевна это тоже увидела, слегка покраснела и грустно улыбнулась вдогонку, скрывавшейся в дверном проеме, огромной ж*пе завучихи. Когда та окончательно скрылась, она обвела всех взглядом, все также грустно улыбаясь, и села застол, длинными изящными пальцами раскрыла журнал.
- Давайте сегодня познакомимся – запинаясь на каждом слове, сказала она – я буду читать ваши фамилии, а вы вставайте, так и познакомимся.
Вставали и знакомились мои одноклассники, кто во что горазд, с изъ*бамии и кривляниями, попытками пошутить и пытаясь, видимо, тем самым, понравиться. Я тоже ждал, когда она произнесет мое имя, и готовил свой номер. Но, дойдя до моей фамилии в списке, она подняла на меня глаза и я увидел, что онас смутилась еще больше, снова уронив взгляд в журнал, она пропустила меня и по*уярила дальше. Когда она закончила с перекличкой, я встал и сказал:
- Вы, Дарья Андреевна, пропустили меня.
- Вас я знаю, Костя, и вижу, что вы присутствуете. Поэтому пропустила. Садитесь.
К вечеру я знал про нее все. Оказалось, что один наш парняга учился в Новосибирске в военном училище. Оно не далеко от пединститута и курсанты часто выходят в боевые рейды с захватом общежития с целью пое*ать студенток. Там они и встретились. Я знал этого Лешу, он тоже жил на Сибирской улице, как и я. Каким образом этому низкорослому уе*анну удалось отхватить такую девушку, для меня по сей день вопрос. В общем, там они стыканулись и даже поженились. На последнем курсе она родила девчушку, но не бросила учебу и даже академ не брала, ее мать ныкалась с дочкой. И он, и она в один год закончили свою учебу. Он уволился из армии, тут же, после вручения снял с себя лейтенантские погоны. Собрал в охапку свою молодую семью и двинул в Каргат к папам, мамам, теткам, дядькам. Здесь она не стала сидеть сиднем, ребенок был под надежной и даже временами навязчивой опекой, и устроилась в нашу школу на место, удачно отъехавшей в иной мир, Надежды Николаевны.
Через недельку она освоилась и ожила. Но со мной она по-прежнему держала какую-то дистанцию вразрез с другими учениками, с ними она была по-свойски дружелюбна. Как и должна себя вести молодая учительница, которая еще вчера сама была ученицей. Я думал, что, наверное, сказывается положение моих родителей…
Со стороны одного из склонов несколько раз стрекотнул АГС и гранаты стали ложиться вокруг нашего окопчика и Тимохиной точки. Наверное, они думали, что пулемет еще жив. Я, как змея, развернулся на живот и выставил автомат на изготовку. Одним глазом увидел, как несколько чехов пробежали десятка три метров и залегли до того момента, как я успел выстрелить. Костя тоже это увидел и, неуклюже изгибая руки, выпустил в их сторону гранату из подствольника. Когда она хлопнула, один из чертей, видимо испугавшись, встал на колено и тут же получил от меня две пули в голову. Как на стрельбище. Пролежав на животе в невероятном напряжении и вглядываясь еще минут пять, мы поняли, что дальше они не пошли.
Я снова вернулся к Косте. Он замерзшими пальцами выковырял из разгрузки гранату и зарядил подствольник. Чехи злобно завыли со всех сторон, суля нам отрезать яйца и затолкать в рот и прочие свои извращенные выдумки, к которым мы уже привыкли.
- В минус? – спросил Костя, азартно улыбаясь.
Я гордо кивнул головой.
- Фто дальфе было с училкой той? – выдавил я, ворочая обожженным языком.
- Дальше? – он глянул на свою ногу, которая, я себе не могу даже представить, как болела и, с притворным равнодушием, снова начал рассказывать.
…Вобщем чем дальше, тем больше я стал замечать, что меня она смущвется не по-детски. Я много раз видел, как влюбленные в меня школьные мокрощелки смущенно строили мне глазки, краснели и отводили взгляд в пустую стенку. Здесь была такая же фигня, только сдобренная уже кое-каким опытом. Мне стало понятно, что я интересен Дарье Андреевне не как ученик, а как мужчина, е*ать мой х*й!!! До конца поверить было тяжело, но каждый день я видел ясные тому подтверждения.
Ее муженек, приехав в Каргат, славно встретился со своими школьными корефанами и эта радостная встреча не прекращалась ни на один день. Сменив лейтенантские погоны на фуфайку завхоза транспортного парка лесхоза, он не выпускал из одной руки ключи от многочисленных гаражных боксов, а из другой – стакан. Когда я видел в городе это расписное чмо, мне было противно при одной мысли, что он лапает руками такую красоту и пыхтит, поднимая свой зад*оченный, вялый х*й, чтобы «осчастливить» ее своим вниманием. Однажды я даже подъехал к их компании, дыбающей тему «где бы поднять бабла на бухло», и спровоцировал его из-за какой-то х*йни, чтобы ударить разок-другой по е*лу.
В общем, мне было понятно, что единственная отрада в ее жизни это работа, а на ее работе единственный нормальный мужик – это я. Если смотреть правде в глаза. Выглядел я старше своих 17-ти, всегда прилично и со вкусом одет, что, наверное, не маловажно для городской телки. Благо моя маменька каждую неделю моталась в Новосибирск и у меня было все самое ох*енное иновое. Всегда весел и без заморочек. В кармане постоянно хрустела деньга и жизнь в моих глазах, наверное, светилась счастливой и беззаботной, поэтому было не удивительно, что Дарья Андреевна из всего окружающего, свалившегося на нее, хлама выделила меня, но в силу своего воспитания, положения и статуса, боялась допустить саму возможность каких-то отношений со мной вне рамок школьной программы. Потому первым закидоны начал кидать я. Сначала для прикола, а потом я уже загорелся идеей замутить с ней. Да, да… ох*ел до такой степени.
Однажды вечером еду, смотрю, она перескакивает через лужи. У нас летом-то грязь, а осенью вообще пи*дец – городишко погружается в полное говно. Я остановился.
- Давайте, Дарья Андреевна, подвезу.
Она глянула так, будто увидела змею и еле заметно покраснела. Ничего не сказав, она медленно сделала пару шагов дальше по дороге, но потом обернулась, посмотрела на меня и, смущенно опустив глаза, сказала:
- Спасибо, Костя – обошла и села позади меня.
- Держитесь, а то упадете.
Наконец, я почувствовал ее руки на своих, сначала плечах, но видимо она сообразила, что так все равно можно упасть, и обняла меня за талию. Мой х*й тут же потянулся к замку из ее рук.
Я, сильно не втапливая, медленно ехал и слышал ее дыхание. Это было очень приятно, без пи*ды могу сказать. Мы проехали мимо рыночка, там вечерами на пустых уличных лотках собирался весь молодежный бомонд. Все мои друзья проводили нас взглядом и, видимо, это было нех*евой темой для обсуждения в тот вечер, ибо все прочие темы были перетерты на сто рядов.
Я подвез ее к воротам дома. Она слезла с мотоцикла.
- Спасибо, Костя, а то я уже измучилась по нашим дорогам – «по нашим», они не твои, девочка, ты должна ходить по подиуму» подумал я тогда. – Знаешь, хотела попросить тебя больше не распускать руки, ты понимаешь о чем я? – она, жутко волнуясь и кутаясь от налетевшего порыва ветра, посмотрела на меня.
- Простите, Дарья Андреевна, вас жалко, вы такая, а этот не просыхает…
- Давай оставим эту тему, я прошу тебя не как учитель, а как женщина. Обещай, что больше такого не будет. – «как женщина»!!!! я тупо уставился на ее лицо. – Хорошо?
- Да, конечно. Обещаю, больше не будет такого, Дарья Андреевна – она, словно свалив тяжесть с плеч, наконец, впервые улыбнулась мне. Повернулась и, наклонив голову, пошла к калитке, через несколько метров обернулась и улыбнулась еще раз.
- Спасибо, Костя. – и скрылась за воротами.
С того вечера я стал возить ее почти каждый день. Мы стали разговаривать по дороге, она рассказывала мне о своей жизни. И наши отношения были дружеские и со стороны можно было сказать, что мы просто добрые друзья. Я просто прилежный и внимательный ученик, который оказывает услугу своей классной руководительнице. Но, когда мы смотрели друг на друга, нам было понятно, чего мы бы хотели на самом деле. Она иногда уже вызывающе смотрела мне в глаза и слегка прикусывала уголки губ.
Когда выпал снег и я приковал мотоцикл в гараже, то стал ее провожать пешком. За зиму мы довольно сильно сблизились. Она рассказывала про то, какая у нее красавица и умница дочь, что она учится делать, про зубки, про то, как она делает первые шаги. Я провожал ее до дома свекрови, у которой дочка была пока она на работе. Она забирала ее и, наверное, ужинала там, а потом уже шла в свой небольшой домик, выданный им с мужем администрацией, который был в нескольких десятках метров от дома свекрови.
Чем дальше я ее узнавал, тем интереснее мне было, уже не было тупого желания вые*ать. Внутри она была также красива, как и с наружи. Рассказывала о том, как училась, почему выбрала филфак, вспоминала глуповатые студенческие приколы, про институтских подружек. Я слушал и пытался рассказывать, что-то о себе. Хотя, что я мог ей рассказать?
Я знал, что из-за моих провожаний у нее были проблемки с мужем. То на руках, то на шее она стыдливо прятала синяки. Но она не отталкивала меня и с улыбкой встречала, когда я появлялся перед ней, выходившей из дверей школы. Иногда она даже ждала меня, камуфлируя это под то, что она, дескать, что-то забыла в учительской или нечто в этом роде. У меня проблем не было. Батек пару раз отпускал сальные шутки в своем стиле, да мамаша покачала разок осуждающе головой. Мне, как единственному сыну, все сходило с рук. Даже если бы я пере*бал всю учительскую, мне бы ничего страшного небыло.
Короче, мы стали близки… пока как друзья, было совершенно понятно, что стоит мне разорвать дистанцию и она не откажет. И вот, однажды, провожая ее, я сказал, что мои родители уезжают на выходные в Новосибирск и пригласил ее с дочкой на шашлыки, которые собирался пожарить в своем дворе. Она, немного подумав и немного порисовавшись, согласилась.
Когда уже угли стали остывать и все шашлыки уже были съедены, а Катя, ее дочь, мирно спала на моей кровати, мы сидели на крыльце за высоким забором и разглядывали звезды, так четко появившиеся на зимнем небе. Она показывала на созвездия и говорила их названия, изредка кидая на меня почему-то удивленный взгляд и, так же, чуть лукаво и очень красиво, закусывая уголки губ. В один момент она закинула голову к небу, волосы фонтаном упали на воротник ее небогатой шубенки, и немного поежилась.
- Замерзла? – тихо спросил я и тут же обнял ее талию. Она резко повернулась и ее лицо оказалось в двух миллиметрах от моего лица… ее губы в одном миллиметре от моих, еще секунда промедления и робости, потом ее губы обожгли мои и мы стали целоваться. Я смотрел на нее, а она целовалась с закрытыми глазами. Нежными, теплыми губами она целовала меня и прижималась грудью ко мне! Так минут пятнадцать без остановок. Что было со мной? Я находился в космосе… я пролетал мимо всех этих созвездий, названия которых уже выветрились из моей головы.
Потом мои руки пошли в свободное плавание, я гладил там, где, мне казалось, ей должно быть приятно. Нежно сжимал грудь и гладил ноги, бедра. Мы перебрались в дом. Там, у камина на ковре мы и были первый раз… и второй… и третий, пока нас не отрезвил плач ее дочери. Успокоив Катю, она вышла из моей комнаты и, собирая волосы в пучок, присела на колени возле меня.
- Ты знаешь, сколько времени? – слегка улыбаясь спросила она и еще раз поцеловала в губы. – Нам уже давно пора домой. Ты замечательный, Костя.
Так мы стали встречаться.
- Эй… собаки, щас вам будет пи*дец, готовьтесь дохнуть как собаки, собаки – тянул фальцетом какой-то черт. Было слышно, как в их стане чего-то все заполошились. Костин взгляд прояснился и он посмотрел в сторону звуков.
- Не иначе миномет притащили, полудурки – сказал он.
- Да фуй с ними, чефо дальфе-то? – мне уже было по*уй, что там делали чичи и от чего нам готовят смерть.
Костя выдохнул пар…
… Однажды на предновогодней дискотеке в клубе имени Горького я напился в хлам, в дрова. Нас бухало человек двадцать, кого-то я знал хорошо, кого-то не очень. С нами был брательник одного, довольно близкого мне чувачка, Эдика. Эдик был в курсе моих отношений с Дарьей Андреевной, ибо однажды я ляпнул ему по пьянке, но под угрозой смертной казни взял с него слово, чтобы он помалкивал, ибо даже если он проговорится, ему один х*й никто не поверит.
Этот брат только что откинулся с зоны и был весь на блатюках, хотя понятно было, что за проволокой летал не высоко. Но ему все поддакивали и строили скорбное лицо, когда он упоминал про зону, типа, ох*еть как сочувствовали, что, с*ки, закрыли вольного парня. Мне, бухому и веселому, эти приступы пускания псевдоблатных слюней как-то в один момент остоп*здили. Тогда я сказал ему, что хватит гонять вошь про одно и тоже, типа, отдыхай по-человечьи и завязывай срать нам в уши про свою мощь и авторитет. Он буд-то ждал этой х*йни. И тут же выдал, что пи*дун не она, а я. Так как я хвалился Эдику, что пое*ываю учительницу, что пи*деж и провокация, однозначно. Это было сказано громко и при всех. Я поискал глазами Эдика, он стоял ухмыляясь и знал, что сейчас я его точно не трону. И меня понесло, я сказал, что е*у ее и зарублюсь на любые балабосы. Разговор принял деловой вид… и мы поспорили с этим обсосом на очень большие деньги. Я тебе даже боюсь сказать на какие. Тут же выросли его дружки, посерьезней и лихо разрулили всю тему.
Мне бы тогда сообразить, что ловили меня на слово целенаправленно. Сам прикинь, сын очень не кислых родителей. К тому времени мой папаша сменил табличку с «первого секретаря» на «мэра города». Эдик прописал своему братцу еще на зону, там, наверное, и придумали всю разводиловку. В общем, я должен был предоставить доказательства не позднее, чем через две недели, иначе начинались всякие счетчики-х*етчики и прочие прелести.
На следующий день я проснулся в самом х*евом состоянии в жизни. Набрал Эдика и стал его пид*расить и рассказывать способы извращений, которые его ждут. В конце своего монолога я обмолвился, что отписываюсь от этого бреда и никаких ни доказательств, ни денег пусть они не ждут – и положил трубку. Через минуту мне перезвонили. Говорил не Эдик и не его долбанутый братец, а очень солидный и уверенный голос, представился Сергеем Дмитриевичем. Расклад он мне выложил ясно и доходчиво и пообещал, что если не буду соблюдать условия спора, то меня просто грохнут. Если принесу оговоренную сумму, то все будет пучком, если принесу видеокассету, то получу заслуженные деньги без х*йни, он ручается. Они были уверены, что я не смогу предоставить доказательств, видимо за это отвечал Эдик.
Я очень туго задумался. Достать столько бабла было трижды нереально. У меня бы было больше шансов стать президентом США. Сказать по чести я испугался сильно. Испугался за себя. Страх перемежался со злостью. О ней я не думал.
Немного порассуждав, я взял в руки видеокамеру. Другого выхода не было. Я решил снять видео, отдать его и получив деньги съе*ацца куда подальше отсюда. На те деньги это можно было сделать легко. Я расквитаюсь и с Эдиком, и с его братцем, наверняка им выпишут счет посильнее моего.
Дальше все понеслось как во сне. Я буханул немножко и стал настраивать камеру. Поставил за стекло серванта и выбрал ракурс. Вся кровать была как на ладони. Я еще поносился по комнате и, наконец, подошел к телефону. Она, будто, что-то чувствовала и не соглашалась, но в конце концов пообещала прийти вечером.
Я встретил ее у калитки. Мы прошли в мою комнату и перекинулись парой дежурных фраз. Потом я подошел к ней и понял, что делаю это последний раз. Присутствие камеры меня слегка тормозило. Она, конечно, почувствовала, но, видимо, списала это на алкоголь, который тоже был заметен. После первого поцелуя я снова провалился в космос. Я старался выжать из нее все. «Последний раз. Неужели это последний раз?» крутилось в моей башке. В какой-то момент я решил не отдавать эту кассету, а записать в другой раз. И только тогда расслабился. Стал любить ее как прежде, контролировать ритм и угадывать ее желания. Когда я почувствовал, что конец близок, я вышел из нее и встал, она села на колени передо мной и, чуть закинув голову, приоткрыла губы, изредка высовывая язык и облизывая моего агонизирующего бойца. Я со стоном кончил, изливая фонтан на ее лицо.
После мы лежали и, вяло целуясь, улыбались друг другу. Пока я курил она гладила мое лицо, водила пальцем по бровям и нежно целовала в лоб, щеки, нос… А я думал о том, что сцена моего феерического финала, должно быть, снята просто шикарно. И это возвращало меня к мыслям об этом еб*ном споре, Эдике, его братце и Сергее Дмитриевиче. Настроение испортилось пи*ду и я, наспех попрощавшись и сказав, что вот-вот должны приехать мои родители, отправил ее домой.
Просматривая кассету, я набухался в хлам. Алкоголь вреден – скажу тебе прямо, Тём.
Проваливаясь на дно бутылки, я услышал телефонный звонок. Звонил Эдик.
- Костян, я видел, как от тебя сейчас вышла твоя классуха… Ты что, правда? Слушай, давай без горячки, решим вместе, вместе ведь замутили, давай вместе решать…
- Что, очко играет, Эдик? Ты пи*ор, а я с пи*орами не вожусь. Все есть. Доказательства на руках, хоть сейчас приезжайте. Давай своего Сергея Дмитриевича.
После него перезвонил этот самый Сергей Дмитриевич. Я сказал, что есть все. Через несколько минут пришел какой-то хмырь, заверил меня, что как только Сергей Дмитриевич посмотрит кассету, Эдиков брательник привезет мне деньги. Я, пьяная обезьяна, отдал ему кассету. И уснул.
На следующий день с утра отец собрал нас с матерью и мы поехали праздновать новый год к его друзьям на дачу под Новосибирск. Я славно пьянствовал, даже е*ал в бане зае*атую дочку не то какого-то вице-мэра, не то еще какого политического деятеля местного масштаба. Гламурная была девочка. Трезвея, я думал о том, как сейчас мучается Эдик, какой я га*дон, что отдал кассету, думал о том, что меня ждут большие деньги… и совсем не думал о Дарье. Когда все же мозг акцентировал мое внимание на ней и на ее чувствах, я распечатывал новую бутылку и тащил эту гламурную побл*душку в баню, забивая мысли ее звонким смехом, а чувства ее тугим телом.
Никогда я не въезжал в Каргат с таким ху*вым чувством. Словно предчувствовал, какой кошмар меня ждет. Нашу машину провожали долгим взглядом все, кого мы встречали, некоторые выходили из ворот. Мой батя принимал все это на свой счет и пьяно говорил о безмерной любви народа к нему – народному избраннику. Я молился, чтобы это было так.
Я пулей пролетел в дом с одной мыслью – быстрее закрыться в своей комнате, только искоса заметил, что отец достал что-то из почтового ящика. Через несколько минут я услышал крик матери, а отец, белый, как простыня, показался на пороге моей комнаты.
Потом я уже узнал, что случилось. На новый год по всему городу пошли копии кассеты. Это тут же стало местным хитом. Фотки с моим феерическим финалом, сделанные с записи, передавали из рук в руки и, естественно, они дошли до мужа Дарьи. Он не долго думал. Напившись до полусмерти, он совершил то, от чего у меня до сих пор в глазах темнеет и тянет блевать. Потому что он сделал мне ответную запись и перед тем, как нырнуть в прорубь котлована, засунул кассету в наш почтовый ящик.
Отец сам отводил глаза, но заставлял меня смотреть, как над моей Дашей, привязанной к стулу, орудовал этот упырь. С ножом, паяльником, молотком и прочими инструментами. Резал ее на куски, которые кидал на пол, залитый кровью. Не могу рассказывать об этом…
Но самым страшным на этой кассете были не истязания и не кровь, а то, что невозможно было разглядеть, если смотреть не вглядываясь. Когда я увидел это, я несколько минут был в шоке и не мог отвести взгляд, а потом потерял сознание – в темном углу, неподвижно, на протяжении всей трехчасовой казни, белая, как бумага, сидела годовалая девочка. Это была Катя. Она не плакала, не шевелилась, а смотрела широко раскрытыми, такими же большими и красивыми, как у мамы, глазами на то, как эту маму разрывают на куски. Когда этот орк орал громче или Дарья стонала сквозь кляп и извивалась в конвульсиях, когда ей выпиливали очередной кусок, она лишь крепче сжимала в руке резинового тигренка. Эта девочка увидела в свой годик с небольшим такую жестокость и ненависть… испытала такое нечеловеческое потрясение, какое большинству неизвестно на этой планете с рождения до смерти. Она еще не видела любви и прелестей жизни, но уже знала о том, какие мрази могут быть самые близкие ей люди.
Ее увезли в реабилитационный центр в Новосибирск. По протекции моей матери. Потом ее перевезли в детский дом в Барабинске. Меня отец увез в тот же день, от греха подальше, тоже в Новосибирск – доучиваться последний год в школе. Хотя мне было совсем не до учебы. Худо-бедно я отучился и передо мной был поставлен выбор – армия или универ… Я выбрал первое, потом корабли, Спутник, а дальше ты знаешь.
Еще в Спутнике, перед отправкой сюда, я дал себе слово – если вернусь живой, заберу Катю и уеду на северный флот. Я покажу ей любовь, верну веру в людей. И утоплю в нежности. Поэтому я должен выбраться отсюда… понимаешь? Не для себя… моя поганая, вонючая жизнь принадлежит ей, этому маленькому комочку, забитому страхом, которому я раскурочил жизнь своей тупой похотливостью и безнаказанностью…
… Костя плакал, не вытирая слез, и смотрел мне в глаза. Я чувствовал, что по моим грязным, обожженным щекам тоже льются слезы. Два разведчика, морских пехотинца, сидели в чеченском окружении и плакали о переломанной судьбе маленькой русской девочки.
- Аллах акбааааар, да шайтану – закричал какой-то чича и после глухого хлопка мы услышали визг, летящей в нашем направлении, мины. Она разорвалась метрах в двадцати. Мы поняли, что рано или поздно они пристреляются. Я вынул две пепетки с промидолом и резко воткнул в ляжку Косте.
- Что? Зачем? – он не успел остановить меня.
- Фы фыть долфен, понимаеф? – горлрм крикнул я, перекрикивая визг следующей мины. – Фы, фука, долфен фыть!!!
Он размазывал одной рукой по грязному лицу слезы, а я схватил его за другую и завел за спину. Он схватил ею меня за грудь. Тяжело взвалив его на спину, я выставил автомат и пригнувшись под тяжестью, вышел из окопа. Дальше все случилось, как в кино – мы пробежали десять-пятнадцать метров и я по звуку понял, что накрыло наш окоп. Я поднял глаза и увидел выезжающую из-за горы БМДшку с голубым флажком и цифрой 76 на нем, стреляющую со всех стволов в сторону миномета. Словно вырастая из земли, на меня бежал авангард десантуры.
- Нафы, б*я!!! Нафы, Кафтет!!! Мы выфрались!! – я чувствовал, что он поднял голову и тоже видит, что к нам идет помощь, он крепче сжал в руке кусок моего камуфляжа на груди и потряс, что он видит и тоже восхищен и кричит вместе со мной.
А потом я услышал последний визг мины, она разорвалась прямо за нашими спинами. Я упал, меня придавило Костей. Я уже ничего не слышал и одним глазом не видел. Чувствовал только тяжесть его тела и что кровь ручьем течет мне за загривок. Я выкарабкался наружу и перевернул Костю. Его голубые глаза смотрели в небо, грустно провожая уходящую туда душу. Я, хрипя и размазывая сопли, кровь и слезы, закинул голову назад и почувствовал чью-то руку. Меня дернули, пытаясь оторвать от Кости, но я, держался одной рукой за него, другой нащупал и закрыл его глаза. Потом отпустился и меня взвалил на себя здоровенный десантник.
- Морпехов сильно трепанули, засада. Жаль ребят. Молодцы, братишки, много с собой прихватили – слышал я и мутным глазом смотрел на колышущийся флажок 76-ой парашютно-десантной дивизии. Спасибо, дяди Васиным, и правда – никто кроме вас. Никто кроме вас не смог бы вытащить меня живым из той ямки…
***
Я вышел на перрон и, взвалив вещмешок на плечо, козырнул Свете.
- Счастливого пути!!!
- И тебе удачно поколбаситься.
Поезд скрипнул и бесшумно стал уплывать, а я направился на поиски Барабинского детского дома. Спросив дюжину прохожих, я, наконец, ступил на покосившееся крыльцо.
- Сейчас, эта, тихай час, сынок – хрипло прокряхтел старичок, отбивавший лед лезвием топора, приваренного к узкой трубе, заменявшей черенок.
- Да мне бы заведующую, Татьяну Леонидовну, она здесь?
- Здесь, здесь точно так – старичок пытливо разглядел меня с ног до головы. – Проходи.
Я нашел заведующую, напомнил ей, что я звонил из Владикавказа и просился навестить Капустину Катю.
- И все же, кто вы ей? – спрашивала простоватая заведующая, заглядывая мне в глаза.
- Я знакомый ее родственников. Да вы не волнуйтесь, сейчас увижу Катю и мы все проясним, Татьяна Леонидовна.
В кабинет в сопровождении воспитательницы вошла заспанная маленькая девочка. В грязных, некогда зеленых, колготках, в длинной, явно не по размеру, кофточке, сидевшей на ней словно платье и тряпочных ботиночках с псевдомеховым оборышем на голяшке. Она быстро, но с интересом, посмотрела на меня. Видимо, не часто в детском доме были такие крупные дяди, да еще так красиво одеты в военную форму.
- Катенька, вот, к тебе гости – с фальшивой любовью в голосе сказала заведующая – это твой…
Катя подняла на меня свои огромные глаза, а я тихонечко взял ее за плечи.
- Понимаешь, Катя, я твой папа.
- Вы уверены, Артем? – серьезно спросила заведующая.
- Как никогда – так же серьезно ответил я и, подхватив девочку подмышки, поднял на уровень своего лица. – Понимаешь, доченька, я твой папа и мы поедем с тобой на море.
Она обняла мою шею.
- Улаа!! Я поеду на моле!!!
Промудохавшись с документами на усыновление, через месяц мы сели в поезд и поехали в Новосибирск к моим родным. Я увозил с собой дочь. Увозил с собой того, кто стал мне дочерью в том окопе и ради кого я нашел силы вылезти из него. И если не Костя, то пусть буду я тем человеком, кто расскажет этой девочке, что на свете есть любовь и красота.
|
Показать все
правда рассказ не о том... 
