Матерый
|
Он так и просидел всю ночь в гараже у Коляна.
Это было чертовски обидно. Всего неделя, всего неделя этого нового, непознанного доселе состояния, когда у тебя есть человек, которому можно доверить столько всего. Столько всего рассказать, стольким поделиться. Катя вдруг стала чем-то больше, чем просто подруга из их компании. Вадик никак не мог освоиться с этим необычным, но безусловно большим и радостным ощущением. А ведь знали друг друга так давно — с пятого класса, когда ее родители переехали в их небольшой городок, и она появилась в их школе. Сразу сдружилась с их компанией, и была безусловно своим, надежным человеком.
На прошлой неделе, когда после того как их ватага купалась на кудыкином озере он провожал ее домой — они жили практически рядом, она вдруг сказала ему такие странные слова, что он сначала не понял, а скорее почувствовал. Это были прекрасные слова, которые по-настоящему говорят очень редко. И они были как раз такие.
А вчера вечером она позвонила, и сказала что отца переводят.
Вадик сразу вспомнил рассказ из старой детской книжки Драгунского, про девочку на серебряном шаре. Главный герой этой книжки — мальчик Дениска — пошел в цирк и увидел там прекрасную девочку, которая выступала на большом серебряном шаре. И мальчик Дениска так хотел ее еще раз увидеть, и уговаривал отца сходить в цирк еще раз, но отец все не мог, а когда они все же собрались, оказалось, что девочка два дня назад уехала с родителями во Владивосток.
Вадик, когда был маленький, всегда говорил отцу - «Пап, а я бы вот поехал за ней, во Владивосток. Не то что Дениска». А отец смеялся, кивал головой и весело хлопал его по плечу.
Но сейчас Вадик уже понимал, что бросить дом и уехать не выйдет. Потому что на следующий год ехать в город поступать в университет, работать его только и возьмут каким-нибудь дворником, да и родителям помочь некому будет, а они уж что — старые — отец вон вчера как с работы пришел, так и понуро как-то поужинал и лег спать, даже телевизор не включил, как всегда делал. Да и мать тоже, все чаще просит его вместо себя сходить туда да сюда.
А Катерина уезжала с родителями, далеко, в другую страну, где ее отец теперь будет заведовать строительством нового хранилища, то ли нефти, то ли газа — она и сама не знала.
После ее звонка Вадик ушел в Колькин гараж, да так и просидел там, пока Колян в тысячный раз полировал своего железного коня — подаренный дядькой мотоцикл. Прав у Кольки не было, и они катались только по гаражам да в ближайший перелесок — за грибы да в копанку искупаться. Зато мотоцикл у него был всегда в исправном состоянии, чист и натерт до блеска. «Кончу школу — дядька обещал отправить на права учиться», - частенько сообщал друзьям Колян, парень вобщем-то отзывчивый и хороший, разве что иногда задавался сверх меры.
Колёк уже давно ушел домой спать, махнув рукой на неподвижно сидящего Вадима; и только пробурчал что-то вроде «Вздумаешь тут спать, дверь изнутри закрой; а ключ на тисках». А Вадик все сидел и прокручивал в голове каждый час, каждую минуту из той недели, которая принадлежала только двум людям в мире — ему и Кате.
Когда он очнулся, на часах было пол-седьмого. Было уже светло. Он бросился вон из гаража, забыв его запереть, пробежал две улицы, поднимая пыль и оскальзываясь на камнях, подбежал к знакомому дому, взлетел на второй этаж. Дверь была открыта, внутри квартиры было пусто, валялись обрывки полиэтилена и какие-то тряпки, а у окна соседка Марья Ивановна складывала на подоконнике газеты в стопку. «Вадик?», - удивленно обернулась та, - «ты откуда бежал-то, весь пыльный и растрепанный? Они вот минут пять как уехали, вроде тебя ждали, да отец сказал сворачиваться ».
Вадик не стал дослушивать. Он слетел вниз по лестнице, выбежал на дорогу и стал смотреть туда, куда должна была уехать машина, увозящая его Катю. По улице бродила одинокая собака, прихрамывая на левую заднюю лапу, да вдалеке за перекрестком на старую ферму шел мужик с рюкзаком и в болотных сапогах.
Тогда Вадик развернулся и снова побежал. Два дома желтых, один белый, местный клуб, угол улицы Строителей, магазин промтоваров, автобусная площадка, Виноградная улица, общежитие...
Он опять вбежал метеором в подъезд и стал колотить ногами в Колькину дверь, одновременно зажав кнопку звонка.
За дверью послышался топот, затем какой-то грохот и чертыхание. Дверь открылась, и за ней появился Коля. «Ты совсем больной, или как?», - полузло, полу-невыспавшись поинтересовался он.
«Колян, отвези меня на станцию, а?», - выпалил в лоб Вадик, не переступая порога.
«Дурак ты, совсем сбрендил», - начал Колян, но осекся, увидев его взгляд.
«Колян, пожалуйста. Самая большая просьба в жизни. Как друга прошу».
Пол-минуты Колян неверующе смотрел на Вадима, но тот стоял безмолвно и в его позе было что-то такое, отчего Колян вдруг сказал: «Дядя меня убьет, если узнает. И мать болеет, вчера вечером два раза скорую вызывали, те велели не отходить от нее ни на шаг, а тетя Дуся в родственникам в город уехала до обеда. Ехать придется метеором, туда и обратно; ты понял?»
И он развернулся и исчез в глубине квартиры.
Мотор шумел ровно, но его почти не было слышно от свиста ветра в ушах. Станция была в двадцати километрах, надо было выехать из поселка и проехать до трассы, и оттуда было уже рукой подать.
Мимо мелькали молоденькие березы, освещенные лучами утреннего солнца, поляны полевых цветов, свежеприбранные стога сена, но Вадик ничего этого не видел, он сидел сзади, схватившись за Коляна и думал, что он не успел сказать Катерине что-то очень важное, что-то такое, отчего бы она может и передумала уезжать. Во всяком случае, как ему казалось, они могли бы что-то придумать, что-то такое...
Взвыла сирена. Колян оглянулся и крикнул: «Э-э-эх, все наездились». Вадик крепче вжался в седло и прокричал Кольке в самое ухо: «Не останавливайся». Но Колян уже выкрутил газульку на всю и только слегка кивнул, вроде как соглашаясь.
Мимо промельтешили трубы молочного завода, ответвление на дорогу в большой город, переезд. Впереди уже виднелся холм, за которым пряталась железнодорожная станция, и с которого было так удобно по вечерам наблюдать проносившиеся мимо скоростные поезда, с их освещенными окнами, в каждом из которых кто-то может быть читал, или может быть пил чай...
Вылетевшую навстречу гаишную Волгу Коля заметил слишком поздно. Он начал тормозить, завизжала резина, мотоцикл стало мотать и уже на небольшой скорости он вылетел на обочину и завалился в сочную пойменную траву. Ныл локоть и почему-то затылок, перед глазами слегка плыло и в ушах токало: «ток-ток» как будто сердце пыталось заменить собой заглохший мотор. Люди в форме бежали к ним из машин, что-то кричали, но Колян не понимал что. Он обернулся, и увидел, что Вадим убегает, прихрамывая на левую ногу.
Кочка, бревно, брошенное кем-то колесо — Вадик чудом умудрялся не споткнуться об них, на бегу глядя только вперед, туда, где уже виднелся перелом холма. Еще чуть-чуть, и он уже увидит здание станции, увидит паутину путей, на которых стоят змеи поездов, увидит платформу, на которой стоят точки — это приехавшие, или уезжающие люди.
Он увидит все это, и тогда будет уже легко добежать до туда, добежать до этого поезда, добежать до Кати и сказать ей наконец те слова, которые почти сформировались у него в голове. И тогда что-то изменится, и не надо будет никуда бежать, и никуда ехать. И все будет хорошо.
Да, он знает что ей сказать. Он почти придумал. Он просто скажет ей, что ничего невозможно не бывает, и он найдет способ приехать к ней. Ей надо рассказать про Дениску из той книжки; рассказать что он, Вадим не такой; он настойчивый и целеустремленный. Она поймет его, он уверен. Надо просто добежать.
Он обернулся, и в этот момент плюгавенький запыхавшийся толстяк в погонах наконец-то догнал его. «Ах ты ссучёныш, бегать?», - крикнул он и ударил Вадима в лицо.
Мир прыгнул, и стал заваливаться куда-то налево. Песок оказался мягким, и еще влажноватым от утренней росы. От него парило, но все равно Вадиму было хорошо видно, как вдалеке, от платформы, отходил состав. Локомотив осторожно тронулся, и гулкий удар сцепок прокатился по вагонам до самого хвоста состава. Поезд будто бы оттряхивал с себя утреннюю сонливость перед дальней дорогой.
А в летнем небе уже высоко и ярко светило солнце.
«Серебряный шар», - почему-то подумал про него Вадим.
|